С отцом Александром Богомазом встречаемся в его приходе в Запорожье – храме Святого равноапостольного Владимира Великого Украинской греко-католической церкви Донецкого экзархата. Храм расположен в нескольких десятках метров от бывшего дома культуры им. Кирова и неподалеку от демонтированного памятника этому деятелю. Немалый символизм: упоминания о коммунистическом богоборце исчезли с запорожской карты. А храм – вот.

Храм Святого равноапостольного Владимира Великого

Рядом ведутся строительные работы. Неужели и здесь был "прилет"? Отец Александр успокаивает: количество верующих в приходе увеличивается и приходится расширяться.

Храм Святого равноапостольного Владимира Великого

Отцу 36 лет. До того как посвятить себя церкви, он был учителем истории. Большую часть жизни провел в Мелитополе, откуда был вынужден уехать через некоторое время после оккупации города русскими войсками. Поэтому "Справжнє" расспросило отца Александра о жизни в Мелитополе до и после полномасштабной войны, отношениях между церквями, сегодняшней деятельности, войне, вере, верующих и отношении к священникам.

Отче, вопрос, который задают вам, вероятно, очень часто: как вы решили стать священником?

– В 2016 году я принял посвящение в Мелитополе. До этого, в 2015 году, было диаконское посвящение. У меня верующие мама и бабушка, и меня, и моего младшего брата воспитывали в вере. Мы не были идеальны. Я действительно пытался ходить в церковь, я верил, что Бог есть, но жил так, как нужно мне, а не Богу. Зимой 2011 года я познакомился с греко-католическим священником у нас в Мелитополе. Его звали Петр Криницкий. Около него сформировалось небольшое сообщество молодежи, пять или шесть ребят.

В то время я еще был студентом Мелитопольского педагогического университета, но уже работал в школе. Именно встреча с отцом Петром стала для меня указателем в Киевскую Трехсвятительскую духовную семинарию. В 2016 году, заканчивая обучение, по выходным уже вел службы в Мелитополе. С самого начала – исключительно на украинском.

Александр Богомаз в храме

Как к украинскому языку относилась ваша паства и вообще мелитопольское общество?

– В Мелитополе быть украинцем, сказать просто "я украинец" до 2014 года было непопулярно, говорить в обиходе на украинском языке было непопулярно. Надев вышиванку, можно было услышать где-то одобрительные возгласы, а где-то оскорбительные. Но "русская весна", которая, слава Богу, тогда не удалась в Мелитополе, изменила город. С 2014 года начался новый отсчет в его истории.

Можно предположить, что эти изменения коснулись не всех и не всех порадовали. Как происходило ваше общение с коллегами московской церкви? Каково было их отношение к другим конфессиям?

– Они всегда были пренебрежительными… Например, у нас был межконфессиональный совет, объединявший представителей разных конфессий. В него, в частности, входил и священник УПЦ МП. Как-то он пригласил нас на какую-то конференцию... Мероприятие проходило в 2021 году в мелитопольской библиотеке. Из межконфессионального совета никто не захотел туда идти, а я решил, что пойду, посмотрю. В результате мне даже не дали места, где сесть, – так и простоял в углу все время. Потом на меня накричали, что я-де занял место для парковки одного из "мажорных" батюшек, хотя оно не было подписано.

И так во всем… Наш межконфессиональный совет пытался с ними общаться, а в ответ – пренебрежение и лицемерие. К сожалению, так было.

Но какие-то изменения в отношениях между разными религиозными общинами и московской церковью происходили?

– Они (УПЦ МП, – ред.) были сильны, когда их поддерживали местные власти. Когда они начали терять свои позиции у власти, это с 2014 года потихоньку начиналось, то уже вверх выходил межконфессиональный совет. К примеру, раньше был какой-то праздник в городе, и там стояли одни московские попы. Потом пришло время, когда на таких праздниках стояли представители межконфессионального совета, греко-католики, римо-католики, ПЦУ, протестанты. Но московский патриархат на эти мероприятия не ходил.

Межконфессиональный совет христианских церквей Мелитополя. Фото: facebook.com

Большое ли количество людей до 2022 года действительно было предано московской церкви в Мелитополе? Многие ли поддерживали ее нарративы, которые можно было услышать во время служб?

– К ним (УПЦ МП, – ред.) людей много не ходило, но те, кто ходил, это были жестко прозомбированные люди. Оказывали ли они влияние в городе среди христиан? Ну, если брать христиан, то больше всего было протестантов. Именно они формировали нравственный образ города. А если взять "православных атеистов", то их, конечно, было большинство.

Насколько сильно, по вашему мнению, взгляды людей изменило полномасштабное вторжение России, и в чем именно проявлялись эти изменения?

– Многие люди после начала полномасштабной войны и оккупации приходили в приход и говорили: "Мы в шоке, что творится?". Ко мне пришел один человек, всю жизнь занимавшийся запчастями, имевший бизнес с россиянами, говорящий по-русски. После начала большой войны у него словно глаза открылись, он начал говорить по-украински, начал ходить в нашу церковь, исповедоваться. И это не редкий случай, приходили даже семьями. Заметьте, что все это уже было в оккупации, и кое-где говорить по-украински было даже опасно, но люди начинали говорить.

Через более чем полугода после оккупации, 21 сентября 2022 года, я венчал одну пару. Им было примерно по 55 лет. Они прожили всю жизнь невенчанными, хотели исповедоваться, однако невенчаные, согласно канонам, не могут исповедоваться. Поэтому пара решила обвенчаться. Когда я их обвенчал, это был праздник для целого прихода, особенно на фоне войны. Тогда при церкви мы сделали небольшое застолье, пели украинские песни…

А не думали ли вы стать в ряды украинского войска как капеллан?

– Каждый военный приносит присягу, также это делают священники. Я тоже давал присягу. У меня есть епископ, которому я подчиняюсь. Как и военный не может что-либо делать без команды, так и я не могу принимать некоторые решения без одобрения епископа. Так же я не могу покинуть свой приход. Если я это сделаю, и опять же, если сравнивать этот поступок с военной службой, то это будет нечто похожее на СОЧ (самовольное оставление части). Поэтому я пока остаюсь в приходе. Но этот вопрос для меня всегда открыт.

Александр Богомаз в храме

Сейчас многие священники тем или иным способом помогают фронту. А вы?

– Я стараюсь максимально все свое свободное время посвятить военным. Да, я не являюсь штатным военным капелланом, но я бываю в таких местах, где о капелланах даже не знали и не слышали, где они не бывают.

Вижу у многих наших защитников большую усталость, но в то же время я вижу в них стремление за что-то зацепиться в этой жизни. Мне кажется, что на сегодняшний день военные – это категория, которая больше всего страдает в Украине. Они, безусловно, нуждаются в особом внимании.

Один из военных мне говорит: "Вы видели когда-нибудь кардиограмму?". Я говорю: "Конечно, видел". Он продолжает: "А что вы там видели?". Я отвечаю: "Обычные линии, импульсы, вверх-вниз". А потом он сказал кое-что, что меня задело: "Так вот знайте, вы – это тот импульс, когда вы сюда приезжаете. А теперь подумайте, что будет, когда этого импульса не станет".

Бывали какие-то недоразумения с военными?

– Я сталкивался с тем, что меня матюкали, чуть ли не бить хотели, а потом мы вместе пили кофе, и ребята мне исповедовались. Расскажу одну из таких ситуаций.

Я стараюсь всегда ходить в одежде священника, не в гражданской одежде, чтобы было видно, что я священник. Некоторые могут воспринять это как раздражитель или даже провокацию. И кое-кто начинает: "А батюшка идет, "почем опиум для народа?" или что-то подобное. Начинаются рассказы, что, мол, знаем мы этих батюшек, им только б денег заработать и водки выпить. Кое-кто даже предлагал подраться. Я всегда отвечаю: "Вы знаете, я полностью с вами согласен, это все, что вы говорите, – это большая беда для церкви".

Я всегда говорю среди наших военных, что вы защищаете не только людей и землю, но и церковь, и не только в окопе, но и когда не принимаете злоупотребления духовенства, которое в жизни встречали.

К сожалению, образ священника зачастую искажают сами священники, но не все такие. Я говорю нашим защитникам: "Иисус Христос отдал свою жизнь, чтобы мы имели жизнь вечную. Вы рискуете своей жизнью, чтобы мы могли жить в Запорожье, и мы очень вам благодарны". Практически всегда после этого отношение меняется.

Приходилось ли вам делать что-то нестандартное, чтобы поддержать защитников?

– Психологи попросили меня приехать в одно подразделение в одно из сел, оно, кстати, уже в оккупации. Меня сразу начали ругать бойцы, мол, я приехал для того, чтобы отпевать их как будущих "двухсотых".

Ребята, к которым я приехал, недавно отошли с позиции. Отошли очень тяжело, один из их побратимов не смог вовремя отойти и фактически истекал кровью на позиции. Они не могли забрать его из-за обстрелов.

Понятно, что у ребят был очень высокий уровень агрессии и разочарования. И я просто был вместе с ними, иногда говорил, иногда просто молчал.

Впоследствии мы помолились, а затем впервые в жизни сделал всеобщее отпущение грехов и причастил ребят…

Ситуация полностью поменялась. Начало было одно, и если бы я отреагировал как обычный человек, то ничего хорошего не случилось бы. Но я пытался показать, что есть Бог. Показать ребятам, что я понимаю, что в следующий раз мы можем не увидеться не потому, что нас разведет судьба, а потому, что любой из нас может погибнуть… Но я пришел к вам сказать, что и смерть – это не конец.

Храм Святого равноапостольного Владимира Великого

Отче, церковь всегда была мощным инструментом воздействия на людей. Как вы считаете, должна ли власть использовать церковь в собственных интересах, если это принесет пользу обществу?

– Если в Украине церковь любая становится инструментом государства или политиков, это будет та же история, как и в России. Церковь должна быть независимой, церковь – голос совести. Это не инструмент. Как только церковь начинает заниматься политикой, вмешивается в государственные дела, у нее появляются свои политические интересы.

Должна ли церковь воспитывать политиков? Да. Ибо церковь должна воспитывать всех граждан, все общество. Потому что церковь – это граждане, это не здание и не структура.

Соответственно, по моему мнению, насколько люди настоящие христиане, настолько у нас хорошее гражданское общество, настолько у нас хорошие политики. В католической церкви, не только в греко-католической, а вообще в католицизме, есть социальная доктрина, и там достаточно большая глава посвящена политике. В ней говорится, что политик должен служить не собственным интересам, а заботиться о благосостоянии общества. То есть, насколько политик будет настоящим христианином, настолько он будет заботиться о людях. Конечно, он не может понравиться всем, но он будет стараться принести как можно больше добра.

Как это – быть священником, особенно в такое тяжелое для всего народа время?

– Быть священником, военным или гражданским, значит уметь держать удар. Это значит быть в чем-то похожим на помойку, куда человек может излить свой негатив. Но я не должен потом сам изливать этот негатив дальше, я отдам его Богу в молитве.

И когда человек изливает свое неверие и зло – это круто. Это значит, что человек еще ищет Бога, но если человек просто отворачивается и уходит... Надо молиться за этого человека.

Из моего опыта даже те люди, которые теряли веру, просто доходили до предела, до определенного потолка своей веры в настоящее время. И тут или ты пробьешь этот потолок и укрепишься в вере, или остановишься и потом пойдешь вниз.

Если ты переходишь на новую степень веры, то ты сразу видишь: "Так вот оно как, Бог – другой, не такой, как я представлял, Он слышит меня, любит меня и моих". И это происходит каждый раз.

Не пропустите

Потеря веры не является отказом от Бога: беседа со священником УГКЦ в Запорожье 07.08.2025, 18:01 Последствия пожара показали на запорожской Хортице 07.08.2025, 17:53